Чёртово блюдце явно развлекалось. Оно зависало в отдалении, будто бы потеряв всякий интерес к уносимому морем оранжевому надувному плотику, каковые приняты в качестве спасательного снаряжения на кораблях военно-морского флота Российской Федерации ещё с прошлого столетия.

Море уносило плотик, а блюдце висело неподвижно, и отдалялось, а потом звучал выстрел. Не по плоту, а в его сторону. На плотике был слышен лишь глухой хлопок, но акустический залп не достигал пары метров до цели, а врезался в воду, вспенивая и всплескивая её, и поднимая волну, которая начинала гнать плот быстрее. И тогда чёртово блюдце начинало догонять плот – на самой медленной скорости, но догонять. Вальяжно, как взрослый человек в несколько неспешных шагов догоняет семенящего от него карапуза. Блюдце догоняло плотик, на миг накрывало его своей тенью и, кажется, на мгновенье притормаживало, но пролетало дальше, и снова зависало в нескольких сотнях метров. И теперь море несло плотик уже к нему, а блюдце висело, теперь уже не как сытый, потерявший интерес к мелкой добыче хищник, а подобно обленившемуся коту, поджидая, когда море поднесёт ему жертву на блюдечке серых волн с голубой каёмочкой пенных барашков на гребнях.

А потом чёртово блюдце вновь срывалось с места и стремительно, но всё же не мгновенно, а демонстративно, чтобы можно было наблюдать этот полёт, уносилось назад. Далеко, к горизонту, в ту сторону, откуда волны уносили плотик. В ту сторону, где всё ещё поднимался в пасмурное балтийское небо дымный столб. В ту сторону, где нехотя, цепляясь за жизнь, горел и шёл ко дну большой противолодочный корабль «Генералиссимус Шеин». Чёртово блюдце улетало туда стремглав, словно собака, вдруг озаботившаяся судьбой зарытой под будкой любимой косточки. И, почти достигнув горизонта и дымного столба, заходило на разворот и вновь начинало сближаться с плотом. Но, не долетев, зависало в отдалении, будто потерявши  всякий интерес к беззащитной жертве.

- Она явно издевается, - сказал Рахмон вслед блюдцу, в очередной раз устремившееся к горизонту. – Грёбаная тарелка!

Он вскинул автомат, прицелился по низколетящему диску, но стрелять не стал. Во-первых, стрелять было бесполезно, и этот факт он уже проверил на опыте. Даже если он и попадал в круживший над плотом UFO (а чтобы совсем не попадал, такого не могло быть, по крайней мере, когда блюдце пролетало над самым плотом, в него попал бы даже слепой, Рахмон же был не слепым, а чемпионом Балтфлота по стрельбе), это не оказывало на блюдце ни малейшего воздействия. Даже рикошета не наблюдалось, блюдце словно впитывало пули своей тушей. Во-вторых, патронов всё равно уже не осталось, последний рожок Рахмон опустошил по врагу примерно час назад. Поэтому не стрелял – только проводил прицелом и опустил оружие.

- Твоя мать, сцуко! Она явно издевается!

Рахмон сплюнул и, приподнявшись на одно колено, закричал блюдцу, нарочито коверкая русский язык, потому что так, по его мнению, было обиднее:

- Я твоя мама барал!

- У них нет матерей, - устало уточнил сзади Булычёв. Он сидел посреди плотика, по-турецки поджав ноги и перебирая чётки – вырезанные из кости миниатюрные черепа на гаротте. – У них нет матерей, они инкубаторские.

- Я твоя инкубатор барал! – заорал Рахмон. И замолчал, потому что блюдце, будто услышав и обидевшись, снова начало заходить на разворот.

- Твою мать! – метко охарактеризовал ситуацию Булычёв. Рахмон посмотрел на него виновато, как будто и в самом деле проклятое уфо начало возвращаться из-за его несдержанности, а не повторяло в который уже раз издевательский маршрут, и присел рядом.

Блюдце, завершив разворот, чуть приблизилось и зависло, будто бы потеряв всякий интерес к оранжевому плотику.

- Суки, - обречённо сказал Рахмон.

- Педерасты, - согласился Булычёв.

Третий пассажир плотика ничего не сказал, а продолжал сидеть у борта, с подавленным видом уставившись в воду. Точнее было бы сказать так: сиделА. Потому что внешностью третий пассажир был, была сексапильной блондинкой с полной оснасткой соответствующих размеров. Правда, в женском роде можно было бы и не говорить, потому что в действительности грудастая, фигуристая, сексапильная блондинка, подавленно сидевшая на краю плота, была киборгом. (И не спрашивайте автора этих строк, зачем создатели боевых киборгов придают им внешность сексапильных блондинок с соответствующей комплектацией,  - я не знаю.) Впрочем, сидела она именно с подавленным видом и для подавленности этой было очень веское, хотя и не вполне человеческое объяснение – чёртово блюдце электромагнитным излучением или чем-то там другим подобным подавило навигационную систему киборга. И теперь, хотя блондинка сохранила основные функциональные возможности, она не могла ориентироваться в пространстве (в смысле – широты, долготы, расстояния до цели или ближайшего берега и даже направления движения).

Это обстоятельство было грустным не только для киборга, а и для всех пассажиров спасательного плота.

Примерно два часа прошло с того момента, как они покинули борт «Шеина», подбитого предательским ударом из глубин, цинично расстрелянного с воздуха и безжалостно взятого на абордаж. Они не могли подать сигнал бедствия и не знали, успел ли кто-то это сделать из экипажа корабля – всё произошло стремительно, в считанные минуты, и первой была уничтожена, снесена, сметена командирская рубка. Судя по тому, что прошло уже примерно два часа, а ни один дружественный корабль или самолёт не появился в районе видимости, большой противолодочный корабль Балтийского флота «Генералиссимус Шеин» должен был пополнить списки без вести пропавших. А они пока были живы, и море куда-то несло их плот, но никто не имел ни малейшего представления, куда. Куда, как далеко они находятся от ближайшего берега или, хотя бы, в какой стороне этот самый ближайший берег, в каком направлении им желательно движение плота, а в каком они достигнут суши гораздо позже, чем умрут от голода и жажды (в случае, понятно, если чёртово блюдце не решит закончить игру одним метким выстрелом). Словом, это было очень грустное обстоятельство для всех троих пассажиров спасательного плота, а не только сексапильного киборга.

- Как думаешь, Профессор, - спросил Рахмон, не отводя взгляда от висевшего в отдалении и теперь постепенно, по мере движения плота, удалявшегося уфо - зачем они забирают людей? Они нас едят?

Булычёв хмыкнул и неопределённо пожал плечами. Он был высок, мускулист, так что камуфляж щестьдесятпоследнего размера, казалось, трескался на его саженных плечах, а интеллигентские кругленькие пенсне, когда Булычёв их одевал, придавали его широкому лицу комический вид боевого слона на приёме у окулиста. Или бенгальского тигра в роли педиатра. Разумеется, пассажиры плотика могли вставать в полный рост без риска перевернуть его только по очереди, но  даже когда Булычёв сидел, а Рахмон стоял, второй был лишь на полторы головы выше первого. И при всей своей фактуре уличного громилы Булычёв имел самую мирную, можно сказать, гражданскую специальность, по которой, кстати, вполне заслуженно имел учёную степень – кандидата наук.

Он был электронщиком. Или компьютерщиком, как иногда говорят, хотя это не вполне правильно - компьютеры составляли только часть электронного оборудования, с которым было положено по штату управляться и с которым Булычёв управлялся, как бог. За что и прозывался (не за учёную степень) Профессором. Правда, интеллектуальность и эстетические интересы Профессора не простирались далее электроники, программирования, законов физики и всего такого. Ему, например, было глубоко плевать на существование в русской литературе однофамильного персонажа и даже собственное имя Дмитрий он зачем-то сократил до короткого, энергичного и иноязычного Дик. Благо, для общеземного языка это выглядело вполне приемлемым.

- Не знаю, - сказал Булычёв. – Может, и едят. Спроси у них сам.

Электронщик мотнул головой в сторону корабля пришельцев. Чёртово блюдце сочло удаление спасательного плота достаточным и начало набирать скорость в его сторону.

- Сука, - повторил Рахмон прежний анализ ситуации.

Если Дик Булычёв был брюнетом, то Рахмон являл собой образ типичного жителя среднерусской равнины домоногольских времён. Среднего роста, светлые волосы, светлая бородка вокруг лица, и это «Рахмон» также контрастировало с его внешностью, как прозвище «Профессор» не гармонировало с обликом Булычёва. Однако же Рахмон было его подлинным именем, родом он был из Душанбе и себя гордо называл единственным в мире военно-морским таджиком. Хотя отец Рахмона был русским и носил фамилию Руга, но из уважения к национальности матери и её родителям сына они назвали таджикским именем. Получилось – Рахмон Станиславович Руга. Это доставило Рахмону определённые неудобства, когда Станислав Руга после Ферганской резни 41-го года, ознаменовавшей начало нового этапа Великого Джихада, счёл нужным перевезти семью в Россию – сперва уральские, а потом и петербургские одноклассники Рахмона полагали непривычное сочетание имени, отчества и фамилии достаточным поводом, чтобы дразниться.

Однако эти же неудобства, а также доставшиеся от родителей упрямство (от отца) и бесстрашие (от матери) выковали в Рахмоне характер на зависть дамасской стали и тульскому булату и умение постоять за себя на страх любым превосходящим силам противника. Что в свою очередь обеспечило ему поступление на факультет кораблевождения Морского корпуса Петра Великого, а потом отчисление за пререкания с начальником Корпуса (а не надо было «чернозадым» обзываться). Потом  - три года службы по контракту в морской пехоте на Тихом океане и два Георгия за выполнение воинского долга, а потом - восстановление в Корпусе по личной рекомендации вице-адмирала Тарощина, но уже на факультет непосредственного обеспечения судоходства (в просторечье – факультет морской пехоты). Потом - успешное окончание учёбы и назначение командиром взвода в 336-ю отдельную гвардейскую краснознамённую орденов и т.д. бригаду,  а потом разжалование и увольнение на гражданку за зверское избиение старшего офицера (а не надо про мою девушку так говорить, даже если ты и командир батальона) и патруля морских пехотинцев (а не надо вмешиваться в беседу офицеров).

Было ещё несколько моментов, которые можно было бы назвать в жизни Рахмона ключевыми (например, та девушка так и не стала его женой), но оставим их на усмотрение любознательных биографов. К моменту описываемых нами событий офицерского чина Рахмон так вновь и не выслужил. Правда, сержантские лычки получил быстро, и был сейчас Рахмон Руга бойцом группы контакта уфологической службы Русского Географического Общества. Булычёв, кстати, был специалистом по электронным системам в этой же группе контакта уфологической службы и имел звание лейтенанта. А сексапильная киборгиня Света (вообще-то, официально у неё было техническое, с буквами и цифрами, название, неудобное для повседневности и заменённое человеческим именем) числилась в группе не бойцом, конечно, но боевой единицей.

- Они не стреляли, ты заметил? – с тревогой сказал Рахмон. – Почему? Наигрались?

- Корабль на горизонте, - вдруг подала голос Света.

В той стороне, куда морские волны гнали спасательный плот, действительно виднелось нечто с трубами и мачтами. Маленькая чёрточка, едва заметно отличающаяся цветом от свинцовых вод Балтики.

- Кто это? Чьё это? Светка, ты можешь различить? – разом заговорили уфологи, уповая на то, что даже при подавленной системе навигации зрительный аппарат киборга превосходит человеческий. – Гражданские, военные?

В этот момент плот снова накрыла тень уфо. Но на сей раз враждебный летательный аппарат не стал задерживаться, а, продолжая набирать скорость, рванулся дальше – к той самой, едва различимой на морском горизонте, чёрточке.