- …Затем, на развалинах часовни…

- Что, и часовню тоже – я?

- А? Нет, это до вас, ещё в Х веке.

Этот эпизод старинной кинокомедии пригрезился Максиму Шаргунову перед самым пробуждением. И пробуждение вполне соответствовало эпизоду: от беспамятства, в которое Максим Шаргунов в конце концов впал, он очнулся за решёткой полицейского участка. Дежурный полицейский сочувственно вздохнул, выпустил Максима из обезьянника и выделил банку пива. Дождавшись, когда Максим пиво вылакает, протянул для прочтения протокол. Читать Шаргунов был ещё не в состоянии, поэтому дежурный полицейский забрал протокол обратно и зачитал вслух.

Согласно протоколу, в 22 часа 05 минут местного времени в тридцать второй участок поступил сигнал с главного пульта, что в пятой аллее парка Фалги на пятой скамейке от начала аллеи лежит человеческое тело, о чём сообщил гражданин… имя неважно,.. проживающий по адресу,.. это неважно,.. работающий вторым помощником смотрителя парка Фалги. В 22 часа 09 минут прибывший на место патруль обнаружил на указанном месте тело, находившееся в состоянии крайнего алкогольного опьянения. При осмотре тела было установлено отсутствие видимых следов насилия и обнаружен паспорт. Согласно паспорту тело принадлежало гражданину Российской Федерации Максиму Рудольфовичу Шаргунову, прибывшему на территорию Объединённой Балтии 12 мая по гостевой визе. После осмотра и установления личности тело было доставлено в тридцать второй участок, где оперативным дежурным было принято решение не беспокоить тело до утра. Доставлены были также и вещи, находившиеся при теле, а именно: мобильный телефон «Новеа-69» российского производства, чёрная сумка с чистой мужской рубашкой, комплектом чистого белья, бритвенным станком «Юность»; бумажник с деньгами в балтийских кронах (сумма прописью) и российских рублях (сумма прописью), фотоаппарат «Самсунг XXL-2040», диктофон «Нейва 5205», книга О.Шпенглер «Закат Европы» на общеземном языке, пачка сигарет (17 шт.) «Мальборо».

Получите, всё точно? распишитесь здесь и здесь, штраф 200 балтийских крон за попытку бродяжничества, вы можете обжаловать, вот и превосходно, распишитесь здесь, спасибо, вот ваша квитанция, распишитесь здесь, Содружество государств Балтийского моря и город Таллинн не имеют к вам претензий, спасибо, что приехали в наш замечательный город, будем рады видеть вас ещё, нет-нет, чаевых не нужно, полиция города Таллинна взяток не берёт, за пиво вы тоже ничего не должны, распишитесь здесь, может показаться странным, но я очень хорошо отношусь к Великой России, хотя русские и считают, не считают? а, не все русские! о, это превосходно! распишитесь здесь, две великие балтийские державы должны дружить, распишитесь здесь, спасибо, до свидания.

На свежем воздухе, насколько воздух мегаполиса, пусть и балтийского, может быть свежим, Максим немного пришёл в себя. На улице, обрамлённой низкорослыми, этажей двадцать, не выше небоскрёбами, было совершенно безлюдно. И вокруг был Таллинн. Большой Таллинн, больной перенаселением и усыпанный угрями многоэтажек и волдырями небоскрёбов, но сохранивший кое-где непомпезность и даже некоторую задушевность кирпичных домов с черепичными крышами, отравленный скоростными автострадами и движущимися пешеходными лентами, но дававший продыхнуть вкраплениями булыжных мостовых и тротуаров.

Тротуар, да. На пешеходной части улицы здесь не было движущейся ленты, а тротуар был булыжным. И высившиеся по обе стороны улицы дома были низкорослыми, этажей двадцать – двадцать пять, уже не кирпичные, но ещё и не стеклобетонные башни, полицейский участок был приземистым двух, нет, трёхэтажным зданием. А значит, находился Максим Шаргунов где-то на границе между старым городом и муравейными районами города, ставшие Таллинном только в последние десятилетия, а до того бывшие окрестными посёлками и городками. Как Нелиярве. Потому и безлюдно было вокруг, что в этой части города в такую рань людям ещё делать нечего. В отличие от муравейников, подобных Нелиярве, где в такую рань людям делать уже нечего. И кстати, находился Максим Шаргунов довольно далеко от Нелиярве.

Постояв с толстой сумкой на ремне среди припаркованных возле участка машин (интересно, а парковка у них тут платная? Стоянка-то ведь охраняемая), Максим вернулся назад и получил у того же доброжелательного дежурного совет, что справку о ходе следствия лучше всего сначала попробовать получить в Департаменте полиции Эстонии. Если, конечно, дело не ведёт объединённая полиция Балтийского Содружества. А, уважаемый русский гость не знает, какая полиция ведёт его дело? тогда всё-таки лучше обратиться в Департамент полиции, нет, к сожалению, он тоже ничего не слышал о вчерашнем происшествии в Нелиярве, о да, Таллинн в последние годы сильно разросся, а в Департамент полиции Эстонии поступает вся информация о всех делах на нашей территории, это на улице Пагари, а Нелиярве это, кажется, северо-запад? нет, к сожалению, может быть, я слишком бегло просмотрел вчерашнюю сводку, нет, не слышал, улица Пагари, дом один, прошу прощения, звонят, опять кому-то нужна помощь, прошу прощения, такая наша служба.

- И опасна, и трудна, - сказал Максим.

- Что? – не понял полицейский, поднимая трубку телефона.

- Ваша служба, говорю, и опасна, и трудна. – сказал Максим. – И на первый взгляд как будто не видна.

- А-а, вы поэт! – догадался полицейский. – Очень хорошие стихи, пишите ещё.

- Легко! – согласился Максим. – Если кто-то кое-где у нас порой…

- Тридцать второй участок, дежурный – сказал полицейский в трубку. И повторил то же (нетрудно догадаться) на эстонском.

Выйдя снова на пустынную утреннюю улицу, Максим обнаружил отсутствие часов. Всё-таки увели. Может быть, пока пьяное тело возлежало на лавочке в аллее Фалги-парке, а может быть уже и в участке. Часы были раритетные – механические, таких сейчас и не выпускают, пожалуй, нигде, кроме Швейцарии и России. Швейцарцы - по гордыне своей лучших часовщиков, а русские – по причине коррупции. Модернизацией часового завода «Слава» руководила группа менеджеров, ничего не смысливших в часовом производстве, но умевших выстраивать элегантные финансовые схемы. В результате на средства фонда модернизации было закуплено оборудование не новейшее электронное, а устаревшее лет на пятьдесят, если не на все сто. Разумеется, за бесценок, разумеется, с большими откатами. В результате группа менеджеров сначала очень крупно обогатилась, а потом была громко разоблачена и осуждена на крупные сроки. А оборудование осталось, потому что выбрасывать было жалко, а других фондов на модернизацию у завода не было, завод обанкротился и отошёл казне, а политика социального государства не позволяла оставить без работы две тысячи душ и новое, хоть и устаревшее оборудование, установили и производство механических часов запустили. Сперва – под государственные дотации, которые Министерство финансов заранее списало как социальную помощь, а потом вдруг выяснилось, что механические часы пользуются спросом и ценятся довольно дорого. Короче, не было бы счастья, да несчастье помогло. Некоторые дотошные публицисты из числа наёмников капитала заикнулись было, что и группу смышлёных менеджеров осудили, может быть, зря, что в этом и состоял их гениальный план оздоровления производства, но пересматривать результаты громкого процесса, разумеется, никто не стал. А производство механических часов стало ещё одним из предметов национальной гордости великороссов. И всякий уважающий свою страну русский, отправляясь за границу, носил часы на руке. А ещё имел парочку в запасе. На случай, если надо будет дарить сувенир или делать презент.

Максим дарить сувениров в этой поездке не собирался, и сама поездка обещала быть недолгой, поэтому запасных часов с собой не имел. И тех часов, которые пропали у него с руки, стало ему вдруг безумно жаль. Однако, размыслив здраво, он решил не искушать судьбу и опять проверять доброжелательность местной полиции. Мысленно пожелав неизвестному воришке раритетом подавиться, видный политический обозреватель совершил действие, считающееся в русском истеблишменте чем-то сродни пусканию ветров во время первого бала Наташи Ростовой – определил время по мобильному телефону. В Москве было 4 часа 32 минуты и Максим пошёл искать такси. В конце концов, всякий порядочный таксист должен знать, где находится улица Пагари, или, по крайней мере, Департамент полиции Эстонии.

Утро, однако, было по воскресному ранним. И местные таксисты, судя по всему, были чертовски набожны и вполне удовлетворены доходами, получаемыми в будние дни. Во всяком случае, именно сегодня. Впрочем, дело могло быть и в том, что порядочные таксисты инстинктивно стараются держаться подальше от полицейского участка, подобно тому как антилопы избегают пастись вблизи логова льва.  Поэтому Шаргунов потратил на поиски такси почти полчаса. Но всё-таки нашёл. Пройдя два квартала, свернув направо, пройдя квартал и ещё раз сверну направо, и пройдя ещё два квартала, Шаргунов, уже злой и беспощадный к врагам рейха, вернулся к полицейскому участку с твёрдым намерением попросить дежурного полицейского вызвать ему такси по телефону (должен же полицейский знать номер вызова такси!) Нет, Шаргунов был намерен потребовать, чтобы дежурный вызвал ему такси. Шаргунов был полон решимости и негодования. И был готов негодование немедленно высказать. И на противоположной стороне улицы увидел мирно стоящее такси, которого, видимо, не заметил с самого начала.

На дверце развалюхи, которая когда-то была мерседесом, красовались аккуратные шашечки международного образца, а на лобовом стекле горел зелёный огонёк, согласно конвенции Всемирной Транспортной Организации от какого-то там года, обозначающий «Эх, прокачу!». За рулём развалюхи дремал, откинувшись на кресле и широко раскрыв рот, мужичок, бородатый как московский извозчик конца позапрошлого века и щуплый как политкаторжанин того же исторического периода. На коленях у мужичка, свернувшись калачиком, дремал толстый, пушистый рыжий котяра. Увидев эту идиллию, Максим даже потянул носом, ожидая почуять запах бани и солёных огурцов, и чуть не прослезился. Как будто не холёный, прилизанный, европейский Таллинн вокруг, а окраина Шадринска Воропаевской волости Незнаменского уезда.

- А? – открыл глаза бородатый мужичок на осторожное постукивание пальцем в ветровое стекло. – Чего надо?

Сказано было по-русски. Максим счёл это добрым знаком.

Конечно, таксист знал, где находится улица Пагари, и нимало не засомневался, узнав, что соотечественнику нужен на Пагари не что-нибудь, а Департамент полиции Эстонии. Стукачи, знаете ли, на такси в Департамент полиции не ездят. Распахнув дверцу перед Максимом, таксист безжалостно швырнул кота на дорогу и включил зажигание.

- Василий сам дойдёт, дорогу знает, не впервой, - пояснил таксист, хотя Максим не спрашивал. – Пристегни ремень.

Машина рванула с места, будто не машиной была, а антилопой-гну.

- Я её так и зову: «Антилопа-Гну», - пояснил таксист, хотя Максим ни о чём не спрашивал. – «Золотого телёнка» читал? Двадцать лет старушке, а на трассе любого зверя сделает.

Судя по набранной с места скорости по не самым прямым таллиннским улочкам, он не врал. Прежде чем машина добралась до первого поворота, Максиму показалось, что они идут на взлёт.

- На полёты, извини, лицензия закончилась, - пояснил таксист. – Но сейчас пробок нет, домчим в лучшем виде.

Мужичка-таксиста звали Юра, таксовал он в Таллинне уже двадцать лет – как получил диплом биолога в Нарвском Российско-Балтийском университете, так и сел за баранку. Потому что биология – это в удовольствие, а такси – верный хлеб. Объединённую Балтию и балтийские порядки Юра ругал нещадно, но уезжать никуда не собирался, поскольку был ярым шовинистом и ждал, что рано или поздно, вскоре Эстония вернётся в состав российского государства.

- Видишь ли, России без Балтики нельзя, - рассуждал Юра, поворачивая в синхрон рассуждениям, баранку. – Иван Грозный, Пётр Первый, Иосип Сталин, все они были далеко не дураки. Кронштадт и Питер – это, конечно, хорошо, но недостаточно и поглощение Южной Балтии – вопрос времени. Этот берег – русский по органическому праву. Здесь действует тот же закон, что и на юге. А на юге у нас что? А на юге Россия вернула, ведь, себе выход к Чёрному морю! Так и здесь будет. А то, что временно Россия выпустила Южную Балтию из-под контроля, так бывали времена и похуже. Бывало, и поляки в Кремле сидели, и Наполеон гостевал, а дело закончилось казацкими лошадьми на берегах Сены. Так и сейчас покрутится, повертится, да вернётся на круги, с органическим правом, видишь ли, трудно спорить. А тогда я, ух, развернусь. А ты говоришь, уезжать. Тут такая перспектива!

На самом деле видный политический обозреватель не собирался призывать к возвращению русских таксистов к возвращению на историческую родину, и вообще геополитические взгляды биолога-таксиста ему были крайне симпатичны. Правда, несколько резало слух это, принятое в балтийской географической науке, «Южная Балтия» вместо принятого в России «Прибалтика». Несколько непонятно было, каким образом развернётся в Эстонии таксист с дипломом биолога, когда русское владычество восстановится в Эстляндии, как было принято именовать эти земли в Русском клубе, в который Шаргунов хаживал попеременно с клубом «Рейкьявик», благо, заседали антагонисты в одном и том же особняке на Литовском проспекте. Наконец, термин «органическое право» был видному политическому обозревателю вовсе незнаком. Но Максим не переспрашивал, не уточнял, не возражал и вообще молчал всю дорогу.

Не было у Максима Шаргунова настроения для трёпа на геополитические темы, казалось ему, что если он вдруг заговорит об этом, таком привычном, обыденном, едва ли не домашнем, то это будет подло по отношению к Яне. Впрочем, Юру это нисколько не стесняло, да и может ли стеснить таксиста с двадцатилетним стажем молчание случайного пассажира? К тому же соотечественника, к тому же с явным похмельным выхлопом. Устал человек, а ему ещё в полицию надо, чего тут смущательного? И как не подождать соотечественника возле украшенной флагом Объединённой Балтии четырёхэтажной каменной коробки, если человек просит подождать? А Максим как раз попросил подождать, мало ли, вдруг недолго и потом сразу ехать надо будет.

- Да за ваше здоровье! – легко согласился таксующий шовинист. И попросил расплатиться. Мало ли. Бывает, люди в этот Департамент заходят, а выходят только лет через двадцать, и не отсюда, а по трапу парома с Гебридских островов. А так-то подождать, конечно, без проблем. – Мне какая, хрен, разница, где кемарить?

Покемарить Юре не удалось. Максим Шаргунов пробыл в Департаменте даже не недолго, а очень недолго, и на лице его отражалось что-то среднее между чрезвычайной озадаченностью и крайней озабоченностью. А когда вышел и, погруженный в мысли, приблизился к такси, обнаружил, что двое местных полицейских, точнее сказать – полицейский и полицейская (натурально, в форменной юбке), по-балтийски неторопливо и придирчиво осматривали Юрину развалюху. Чуть сбледнувший с лица и, как принято у шофёров всех времён и народов при контакте с правоохранителями, оробелый Юра, сжимая в руке документы, стоял рядом, дёргаясь вслед каждому шагу полицейских.

- Что тут? – спросил Шаргунов.

Юра неопределённо пожал плечами, ответил вполголоса:

- Да вот, архангелы Документы, то да сё. Эх, думал же, подальше отъехать! Нет, поленился. Департамент  же полиции, надо понимать! Машина стоит – зачем стоит, кого привёз? Эх!

Юра хотел сплюнуть, но не успел, а судорожно сглотнул – полицейский реагировал на русскую речь моментально. Подобрался, охотничьим взглядом окинул Шаргунова, протянул руку ладонью вверх, сказал:

- Позвольте ваши документы, уважаемый господин. А вы, уважаемый господин, - добавил он, обращаясь к таксисту, - откройте багажник.

Юра рысью побежал открывать багажник, возле которого уже стояла полицейская. Удивительно, на такие короткие расстояния, на которых и стартовать не успеешь, как уже финишировал, а шофёры в присутствии полиции умудряются это изобразить рысью, да такой подобострастной. Шаргунов подал полицейскому паспорт.

- Достаньте сумку, уважаемый господин, - сказала полицейская. Юра вытащил из багажника красную сумку, показавшуюся Шаргунову знакомой. На второй взгляд Максим понял, что если это не сумка черноволосой дивы из Нелиярве, то её двойник или сестра-близняшка.

- Шаргунов Максим Рудольфович, - громко, с декламацией прочитал полицейский первую страницу паспорта. – Гражданин Российской Федерации.

– Ваша сумка, уважаемый господин? – спросила полицейская Юру.

- Да нет, - ответил таксист, пожимая плечами. – Кто-то из пассажиров забыл, наверное, а я не заметил.

- Как интересно,– сказал полицейский, дочитав паспорт до последней страницы, на которой стоял регистрационный штамп Кронштадта. - Вы – подданный Его Императорского Величества, уважаемый господин?

- Это ваша сумка, уважаемый господин? – спросила полицейская Максима.

- Нет, - ответил Шаргунов сразу на оба вопроса. Балты очевидно этого не поняли, потому что продолжали держать паузу. Юра громко сопел, перекладывая сумку из руки в руку.

- Нет, это не моя сумка, - набрав воздуху, ответил Шаргунов полицейской (всё-таки дама). – Нет, я не подданный Его Величества. – Это уже полицейскому.

Шаргунов хотел было объяснить этому политически подкованному балту, что, хотя Кронштадт формально находится под прямым президентским правлением, жители города-крепости не считаются данниками Его Величества, и вообще регистрационный штамп в паспорте в России – пустая формальность, соблюдаемая властями во исполнение Конвенции 17-го года об учёте населения с целью предотвращения голода (в газетном обиходе – Хлебная Конвенция). Однако полицейский кивнул, будто бы поняв, о чём речь, и принялся паспорт видного политического обозревателя перечитывать.

- Откройте сумку, уважаемый господин, - сказала полицейская Юре.

Таксист, услужливо глядя на стражу порядка, захлопнул багажник, водрузил на него красную сумку, расстегнул молнию, и, всё так же не сводя со стражи взгляда влюблённого официанта, отошёл в сторону, давая возможность полицейской посмотреть на содержимое сумки.

- Оу! – едва взглянув, воскликнула полицейская и с неподдельной страстью затараторила по-эстонски, обращаясь, понятное дело, к коллеге.

Полицейский удивлённо вскинул брови, сунул паспорт Максиму и подошёл посмотреть, что такое в сумке могло встревожить напарницу. Посмотрев, согласился:

- Оу.

Стражи порядка заговорили друг с другом, горячо перебивая и не обращая на русских внимания. Улучив момент, Юра приподнялся на цыпочки и, хотя был ростом ниже обоих полицейских, умудрился из-за плеч заглянуть в сумку тоже. А, заглянув, чуть ли не шарахнулся наутёк. Да и шарахнулся бы, если бы не присутствие стражей порядка. Между прочим, вооружённых пистолетами. Не шарахнувшись, но всё же отскочив на пару шагов назад, Юра оборотил искажённое перепугом лицо к Максиму и коротко чиркнул себя по шее ребром ладони.

- ПИ – Е, - показал Юра одними губами, скорчив гримасу отчаяния.

- Уважаемый господин, подойдите сюда, - вспомнил в этот момент балт про Максима и сделал дружелюбный приглашающий жест. – Это ваша сумка?

- Вы уже спрашивали, - напомнил Шаргунов, приближаясь. – Нет, это не моя сумка. И я не знаю, откуда она…

На последнем слове у Максима перехватило дыхание, потому что он увидел лежащее в сумке женское туловище. Укороченное на голову. Вдоль туловища аккуратно были уложены руки. В некоторых местах части тела (именно так) были покрыты кровавыми (а какими ещё?) пятнами.

- Уважаемый господин, - обратилась полицейская к Юре. – Вы подтверждаете, что это сумка не уважаемого господина?

- Да, нет, не знаю, нет, наверное, я вообще спал, - омертвелым голосом сказал таксующий шовинист.

- Уважаемый господин, - не унималась полицейская, - вы настаиваете на заявлении, что это и не ваша сумка, и вы не помните, откуда она взялась?

- Да! – выкрикнул Юра, напугав первых прохожих, уже появившхся на улице Пагари возле Департамента полиции.

- Уважаемый господин, - обратился полицейский к Максиму. – Вы подтверждаете заявление этого господина?

- Я, право, не знаю, - Максим виновато посмотрел на таксиста. – Наверное, да.

Посмотрев ещё раз в широко раскрытые от ужаса перед неумолимым законом, молящие Юрины глаза, Шаргунов справился с лёгкой тошнотой и, стараясь не смотреть на сумку, твёрдо сказал:

– Да, наверное, так.

А потом совсем твёрдо и быстро:

– При мне этот уважаемый господин не ставил эту сумку в багажник, и не доставал из багажника, пока уважаемая… уважаемый… пока госпожа офицер не приказала ему достать сумку.

- Спасибо, - сказал полицейский и, снова перейдя на эстонский (или общебалтийский? Какой русский это разберёт?), заговорил с напарницей.

- Э-э-э, - начал Максим, торопясь пояснить. – Я хотел бы сказать, что эту сумку или точно такую же я видел…

Эстонец недоумённо посмотрел на ведущего политического обозревателя, махнул рукой, мол, молчи. Выслушал ответ напарницы. Сказал. Выслушал ответ. Сказал. Выслушал ответ. Кивнул. Застегнул молнию на красной сумке, снял сумку с багажника машины. Повернулся к русским. Сказал, легко держа сумку в левой руке:

- Содружество государств Балтийского моря и город Таллинн не имеют к вам претензий в данный момент. Вы можете ехать.

- Э-э-э,..– начал было Максим, - а-а-а…

Юра схватил Максиму чуть ли не в охапку и, откуда только силы взялись, едва ли не забросил пассажира в машину, не переставая всем видом выражать глубокую благодарность всей эстонской полиции.

«Антилопа-Гну» второй половины XXI века рванула с места, подальше от улицы Пагари.

- Не, ну ты видел, а?! – воскликнул Юра, когда они проехали–промчались-пролетели уже несколько кварталов и пришлось сбросить скорость из-за оживляющегося движения, а таксист, видимо, счёл удаление от полиции достаточно безопасным. – Ты видел? Чуть не захомутали уррроды!

Максим закурил, протянул пачку шофёру. Тот мотнул головой и продолжал:

- Ну, эстона мать, ну дерьмо! Ну, думал же отъехать подальше, за углом встать! Департамент же полиции, понимать надо! Дерьмовое место, двадцать архангелов на квадратный сантиметр. Нет, подумал, ты выйдешь, машины не увидишь, решишь, что уехал! Вот так всегда! Думайте о ближнем своём и будете наказаны, - завершил Юра монолог и успокоился.

- Ну? – спросил он, остановив машину перед очередным светофором. – Куда тебя теперь?

- А давай-ка,..-  Максим сделал глубокую затяжку, выдохнул. Закашлялся, выбросил сигарету за окно. На подобное пренебрежение стерильностью таллиннских улиц и грозящим за это нарушение штрафом Юра неодобрительно качнул головой, Максим криво усмехнулся в ответ и Юра промолчал, решив, что пережитое на улице Пагари потрясение смягчает вину пассажира. Да и полиции поблизости не было видно. Максим вытащил следующую сигарету, задумчиво постукал по ней пальцами, будто уминая табак (где-то он вычитал или услышал, что так уминают махорку в самокрутках солдаты нецивилизованных стран, и это казалось ему мужественным жестом), и сказал:

– Давай-ка отвези меня в наше посольство.

Вся история, с самого начала неприятная (если не считать некоторого, теперь уже почти забытого удовольствия от общения с Яной Бифидок), теперь не нравилась Максиму категорически. Вместо похмелья, ещё ощущавшегося перед визитом в Департамент полиции, Шаргунов мучался теперь тоскливым непониманием происходящего и крепло в видном политическом обозревателе желание разобраться. Он не был фанатиком новостей и въедливым журналистским расследователем. Даже к журналистам Шаргунов себя не причислял, полагая статус обозревателя намного более высоким. Хотя втайне всем этим вечно бегающим, носящимся, разнюхивающим и высматривающим парням и девицам Шаргунов завидовал. Они не были маститыми и упитанными, и вряд ли когда-либо могли стать такими, пресловутая «профессия репортёр» может быть ступенькой карьеры, но если на этой ступеньке засиделся, считай, что навсегда. Однако они были молоды, независимо от метрик. Они были мужественны, независимо от половой принадлежности. Они были пронырливы и вездесущи, независимо от места работы, будь то городской листок или интернациональное информагентство. И они, совершенно разные и разъединённые корпорациями, религиями и государственными границами, как будто принадлежали к одной касте, были друг для друга своими. Вольными каменщиками, фронтовиками, братьями-мусульманами, выпускниками Царскосельского лицея. Будто объединяла их некая тайная всемирная организация, остававшаяся тайной именно благодаря своей открытости и легкодоступности.

Они были такими, каким никогда не был сам Максим Шаргунов. Он никогда и не хотел быть таким, но отчего-то репортёрами завидовал. И сейчас, похоже, эта зависть к репортёрскому сословию решила взять реванш за все годы, заставляя, понуждая, понукая Максима Шаргунова разобраться в происходящем. И очень вдруг остро Максим ощутил сейчас сожаление, что не принадлежит он к касте репортёров и не может рассчитывать на немедленную помощь от местных представителей этого сословия, и некуда ему податься, кроме как в российское посольство. Правда, и посольством-то оно называлось лишь в просторечии да по старой памяти. Уже давно, почти сразу после образования Объединённой Балтии все полноценные посольства располагались только в Стокгольме, а ранг дипломатических миссий  в столицах бывших независимых государств, ставших де-факто провинциями Содружества, был понижен, и имелось теперь в Таллинне не посольство, а консульство. Но на безрыбье и консул – посол, а обращаться видному политическому обозревателю было более некуда.

И да, конечно, Яна. Она исчезла при, прямо скажем, очень загадочных обстоятельствах и, будучи всё-таки мужчиной, воспитанный в достаточно правильных традициях, Максим считал необходимым, чувствовал обязанность в этом разобраться. В исчезновении Яны Бифидок. Между прочим, гражданки Российской Федерации. Соотечественница, хоть и из Харькова, но, как говорится, от Москвы до самых до окраин и за столом никто у нас не лишний. Она исчезла и в такой ситуации проконсультироваться с консульством, да, чёрт побери, просто поставить дипломатов великой страны в известность о загадочном исчезновении гражданки этой державы – это было не просто логично, а было гражданским долгом. Словом, Максим пришёл к выводу, что должен поступить как человек и гражданин, и повторил:

- Давай в наше посольство. То есть, в консульство - поправился Шаргунов, заметив, что Юра не сразу понял, о каком посольстве идёт речь.

- Уверен? – спросил Юра с неожиданным сомнением, будто знал или подозревал нечто, из-за чего Шаргунову не следовало бы связываться с консульством родного государства.

- Да, - ответил Максим.  – И давай побыстрее.

Сзади раздался нетерпеливый гудок. Светофор уже сигналил зелёным. Гудок сзади повторился.

- Точно консульство? – спросил Юра.

- «Да» - я  сказал! – Максим начал раздражаться.

Сзади опять погудели, а зелёный моргнул и сменился жёлтым.

- Ну, как знаешь, - сказал Юра и вдавил педаль газа.

Лязг и скрежет автомобильной аварии провожал развалюху, бывшую когда-то мерседесом, только до поворота.